Ярмарка
Городишко, где происходит ярмарка, принадлежал к самым ничтожным
уездным городам губернии. Глядя на него в обыкновенное время, нельзя даже
подумать, чтоб он мог служить целью какой бы то ни было поездки; он являлся
скорее на пути как средство ехать далее; куда ни глянешь: колеса, деготь,
оглобли, кузницы, баранки - и только; так разве перехватить кой-чего на
скорую руку, подмазать колеса, сесть, и снова в дорогу. Но в ярмарочную
пору, и особенно осенью, он принимал такую оживленную, разнообразную
наружность, что трудно даже было узнать его. И не мудрено: сколько ни
находится в околотке мужичков с залежными гривнами и пятаками, с
припасенными про случай ржицею, гречею, мукою и сеном, все окрестные купцы,
барышники, мещане, промышленники всякого рода и сброда - все стекалось сюда,
кто для барышей и дела, а кто, как водится, погулять, поглазеть да мошну
повытрясти. Впрочем, и то сказать надо: есть на что посмотреть, есть что и
купить в "коренную ярмарку"*. Сколько одних навесов, яток, строек, шатров
понаставлено не только на площадке, но даже по всем переулкам, закоулкам, по
всему скату горы, вплоть до самого берега! И чего уж нет-то под ними, какого
надо еще добра и товара? Тут пестрыми группами возносятся кубышки, крыночки,
ложки кленовые, бураки берестовые, чашки липовые золоченые суздальские,
жбанчики и лагунчики березовые, горшки, и горшки-то все какие - муравленые
коломенские! Там целые горы жемков, стручьев, орехов, мякушек, сластей
паточных-медовых, пряников, писанных сусальным золотцом... Здесь мечутся в
глаза яркою рябизною своею полосушки, набойки, холстинки, миткали всякие...
А сколько платков, и сизых, и желтых, и алых, с разводами и городочками,
развеваются по воздуху! Сколько александровки, кумачу, ситцев московских,
стеклярусу!.. А сколько костромского товару: запонок, серег оловянных под
фольгою и тавлинок под слюдою! - кажись, на весь бы свет с залишком стало.
______________
* Так называются вообще в средней России осенние ярмарки. (Прим.
автора.)
Поглядите-ка теперь, сколько посреди всего этого народу движется,
толкается и суетится! какая давка, теснота! То прихлынут в одну сторону, то
в другую, а то и опять сперлись все на одном месте - хоть растаскивай! Крик,
шум, разнородные голоса и восклицания, звон железа, вой, блеянье, топот,
ржание, хлопанье по рукам, и все это сливается в какой-то общий нестройный
гам, из которого выхватываешь одни только отрывчатые, несвязные речи...
Прислушайтесь: "Ой, батюшки, давят! Ой, голубчики, давят!" - пронзительно
взвизгивает толстая мещанка в мухояровой душегрейке на заячьем меху. "Ой,
родимые, отпустите! Проклятый - чего лезешь!.." - и вслед за тем раздается
подле густой бас: "А сама чего топыришься... Ну, ну, не больно пихайся, я и
сам горазд..." - "Ах ты, такой-сякой, общипанец..." Но тут голос мещанки
покрывается рассыпчатым дребезжаньем торговки: "Купчиха! голубушка! на
баранки, на баранки, сама пекла! На сайку, на горячу, сама пекла, на
сайку..." - "По лук, по лук!" - слышится вслед за этим. "Э! лачи грай! тамар
у девел, течурасса ман!" (э! добрая лошадь, убей меня бог, украл бы). -
"Авен, авен-те кинас!" (пойдемте торговать!) - кричат в отдалении цыгане.
"Что покупаете? Ситцы-с, канифасы, нанки, выбойки!.. у нас брали,
пожалуйте!.." - "Эх, солнышко садится, а у меня в мошне ничего не
шевелится!" - раздается где-то в стороне. "Иван Трофимыч! Иван Трофимыч!
где, вы говорили, гребенки продают?.. Ой! ой! давят!.. Иван Трофимыч, не
отставайте!" - и толпа дворовых девок, разряженных в пух и в прах, кидается
сломя голову к высокому лакею со встрепанной манишкой. "Сюда, сюда, Анна
Андреевна, не опасайтесь-с, ничего-с... Марфа Васильевна, не отставайте,
город помещенье болыпое-с, долго ли потеряться..." - "По клюкву, по ягодку
по клюкву!" - "Помилуй, Христов ты человек, сам гляди, нынешнее!" - "Черно
больно..." - "Како черно, где оно черно? Ну, где? Сено что ни есть свежее,
звонкое сено, духовитое..." - "Спиридоныч, а Спиридоныч! купи девке-те
коты-те, ишь воет, ажно душу дерет". Звуки гармоники и удалая песня
заглушают на мгновение все голоса. "Севка, а Севка! припрем-ка вон ту
купчиху-то, что больно топырится..." - "И то, и то, напирай сильнее, Митюха,
ну, не робей!" - "Ой, батюшки, давят! Ой, голубчики, давят!" - снова вопиет
на всю ярмарку мещанка в душегрейке на заячьем меху. "Ишь, чертова кукла,
как воет; а ну-кась, Севка, катнем-ка еще..." - "Ну, черт с ней! Знаешь что,
Матюшка, пойдем-ка, брат, на конную, нашлялись здесь вволюшку..." - "На нашу
долюшку! Ну, Севка, пойдем... Эй, стой! Вон, кажись, сцепились - драка;
ступай сюда!" Долговязый белокурый парень стоит, оскалив зубы, перед седым
стариком, увешанным кнутами, варежками, кушаками, который ругается на все
бока и чуть не лезет парню в бороду.
|
Просмотров: