Споткнувшись о свою же ногу, он навалился на меня,говоря: - Петь мне хочется, а - нельзя того, побудишь людей, станут лаять. Ну, всё ж таки очень хочется петь! И негромко загудел в ухо мне: Кому повем печаль мою? Кому я скорби воспою? Кто р-рук-кул Жесткие волосы бороды щекотали мне шею, я отклонился. - Не любишь? Ну, чёрт с тобой, дрыхни.., - Да вы же щекотите меня бородой... - Что ж - обриться для тебя, сахар? Он сел на пол, подумал, посопел и сердито приказал: - Ну, читай, а я лягу спать. Да гляди не убеги с книгой, это книга церковная! Дорогая. Знаю я вас, голодранцев! Что вы бегаете везде, зачем ходите? А - в конце концов - ходите куда тянет! Иди и ты. И скажи - погиб дьячок, скажи кому-нибудь хорошему, кто пожалеет. Диомид Кубасов, дьячок, - это я, - совсем и без возврата... Он заснул.. Раскрыв книгу наугад, я читаю: - "Невозделанная земле, возрастившая всех питателя, разверзающа руку и благоволением своим на-сыщающа всякое животное..." "Всех питатель" лежит предо мною, обложенный сухими пахучими травами, я смотрю сквозь дрему в его темное загадочное лицо и думаю о человеке, который не одну тысячу раз прошел по своей полосе на этой земле, в заботе о том, чтобы мертвое претворилось в живое. Возникает странный образ: по степи, пустынной и голой, ходит кругами, всё шире охватывая землю, огромный, тысячерукий человек, и, следом за ним, оживает мертвая степь, покрываясь трепетными сочными злаками, и всё растут на ней села, города, а он всё дальше ко краям идет, идет, неустанно сея живое, свое, человечье. Уважительно и ласково думается обо всех людях земли: все призваны таинственной силой, в них живущей, победить смерть, вечно и необоримо претворяя мертвое в живое, все идут смертными путями к бессмертию, поглощает людей сень смертная и - не может поглотить. Бьются в сердце разные мысли, радостно и холодно от веяния их крыльев, хочется о многом спросить кого-то, кто может ответить бесстрашно, честно и просто.
|