- А у вас есть Псалтырь? - спрашиваю я.
- Чего?
- Книга, Псалтырь? Все молчат.
Всё быстрее идет южная ночь, стирая с земли яркое, точно пыль. Хорошо
бы закопаться в душистое сено и уснуть до восхода солнца.
- Мабудь, у Панка есть, - сконфуженно говорит Юфим. - У него аж с
малюнкамы...
Дотом они, пошептавшись, уходят со двора, а кругленькая старушка
говорит мне, вздыхая:
- Пойдите, посмотрите на него, коли хочете...
Голова у нее маленькая, милая, покорно согнутая. Сложив руки на груди,
старушка тихо шепчет:
- Пресвятая мати...
Покойник - строг и важен. Его густые седые брови сдвинуты над большим
носом глубокой складкой, нос загнут в усы, ввалившиеся глаза прикрыты
неплотно, рот тоже полуоткрыт - кажется, что человек этот упрямо думает о
чем-то, думы его гневны и вот он сейчас жутко крикнет какое-то особенное,
последнее свое слово.
Над головой его горит тонкая свеча, синий дымок пугливо дрожал, сея
слабенький свет, и не мог согнать мертвых теней под глазами усопшего и в
глубоких морщинах щек. На сером пятне сорочки двумя буграми лежат темные
кисти рук; пальцы - кривые, даже и смерть не расправила их. По хате, от
окна к двери, струится воздух, насыщенный запахами полыни, мяты, чебреца и
тления.
Всё горячее и яснее шёпот старухи; шепчет она и сухо всхлипывает, а за
окном, на черном квадрате неба, грозно мигают зарницы, когда в тесную, как
гроб, хатку хлынет через окно синий свет - огонь оплывшей свечи словно
прячется, улетает, седые волосы на лице умершего блестят, как рыбья чешуя,
лицо сурово хмурится.
Шёпот старухи просачивается в грудь, сердцу горько и холодно, в памяти
встают - не утоляя скорби - старые важные слова:
"Не рыдай мене, мати, зряща во гробе, восстану бо..."
Этот - не восстанет.
...Пришла костлявая старуха и объявила, что Псалтыря нет на хуторах, а
вот есть другая книжка - не годится ли?
Другая книжка оказалась грамматикой церковнославянского языка, первые
страницы ее были оторваны, и она начиналась словами: "друг", "друзи",
"друже".
- Что же будет? - горестно спросила маленькая старушка, когда я
сказал, что грамматика не годится покойнику. Ее детское личико обиженно
задрожало, опухшие глаза еще раз налились слезами.
- Жил человек, жил, - говорила она, всхлипывая, - а честного
погребения себе не выжил!
Я сказал ей, что буду читать над мужем ее все молитвы и псалмы, какие
знаю, только чтоб она вышла из хаты: мне это дело не свычно, и не вспомню я
всех молитв, если меня будут слушать живые.
|
Просмотров: