- Добрый вечер! - И вам. Где идете? - Это какая река? - Это? А Сагайдак же... На его большой круглой голове буйно вьются полуседые кудри, усы коротко подстрижены. Маленькие глаза смотрят зорко, недоверчиво и, видимо, считают количество дыр и заплат на моей одежде. Вздохнув глубоко, он вынул из кармана глиняную трубку на камышовом чубуке, прищурив глаз, внимательно посмотрел в черную ее дыру и спросил: - Спички есть? - Есть. - А табак? - И табаку есть немного. Он подумал, глядя на солнце, утопающее в облаках, потом сказал: - Дайте ж мне табаку! Спички я тоже имею. Закурили. Положив локти на перила моста, он оперся спиною о брус, долго пускал в воздух голубые струйки дыма, принюхиваясь к ним. Сморщил нос, сплюнул. - Московский табак? - Роменский, Рыморенка. - Ого, - сказал он, расправив морщины на носу, - добрый табак! Неловко идти в хату прежде хозяина; я стоял рядом с этим человеком и, ожидая, когда он кончит свои неторопливые расспросы - кто я, откуда, куда, зачем, - немножко сердился на ueto: хотелось поскорее знать, чем встретит хутор. - Работа? - цедил он сквозь усы. - Ни, работы нема. Какая ж теперь работа? Отвернулся и сплюнул в реку. На том берегу, важно качаясь, шла гусыня, за нею желтыми шариками пуха катились гусенята; две девочки провожали их, одна - в красном платке и с прутом в руке - побольше гусыни, другая - такая же, как птица, белая, толстая, косолапая и важная. - Юфим! - надрывно кричал невидимый голос. Человек качнул головою и одобрительно сказал: - Вот глотка!
|