Говорил я много и сердито, а она, стоя у стола над решетом, сквозь которое протирала клюкву, смотрела на меня круглыми глазами, приоткрыв рот, точно собираясь закричать. Лицо у нее было совсем детское, в руке она держала деревянную ложку, с которой капал на стол розовый сок. - Шш... - вдруг зашипела она, махнув на меня ложкой, - молчи! Ах, какой... да ведь если я пожалуюсь на тебя... - Не надо жаловаться, лучше давайте убежим на Волгу! - предложил я ей. - Что-о? Куда? - За Волгу, в леса. Теперь - весна скоро, - прокормимся! Она присела на лавку, спросив: - Зачем? - А что вам с ними жить? И я объяснил, как умел, что готов служить ей до старости и до смерти и что со мною ей будет великолепно, - уж я позабочусь об этом! Она засмеялась, хотя и не громко, но совершенно неуместно; засмеялась и сквозь смех сказала мне: - Ой, господи, какой ты смешной, и как ты это... всё видишь! Что выдумал, господи... За Волгу - oxl Вздрагивая от смеха, она ушла, а я пошел в сарай колоть дрова. Через полчаса ко мне явился хозяин и сказал мне: - Вот что, брат: если эти твои глупости и всякая болтовня дойдут до жены, - я тебе не защита, понял?.. Ты с ума сходишь, что ли? Оставшись один, я подумал: "Как она доверчива - всё рассказывает чужим людям!" Наступила Пасха. Синий воздух налит весенним - гулом меди, треском пролеток по сухому камню мостовой, хмельным шумом весеннего праздника. Отворяя дверь визитерам, я с великим трепетом ждал, когда явится она, и я скажу ей: "Христос воскресе!"
|