Сначала бабы, согнувшись в три погибели и ползая между гряд, пели
жалобную песню, не обращая внимания на ядовитые четверостишия бондаря, но
он надоедал им, точно овод.
Я с пятнадцати лет,
По людям ходила
- тянут они свою панихиду, а Тимка, постукивая молотком, дразнит:
Мне, девице, сорок лет,
Я вполне невинна.
Чистенький старичок Кешин, бросив работать, присел на обрубок дерева и
засмеялся мелким, всхлипывающим смехом, восклицая:
- Ах ты, шутило, глядите-ко, ловко как!
Из окон дома высунулись серые измятые рожи, на двор вышли встрепанные,
полуодетые люди, все улыбались, разглядывая Тимку, вслушиваясь в его пение,
а он покачивался, ковыляя вокруг большой дубовой бочки, и пел, ловко и
гулко постукивая молотком:
Я курноса и ряба,
Маленького росту...
- Чтоб те разорвало, окаянный! - крикнула какая-то огородница.
Это искреннее восклицание вызвало всеобщий восторг слушателей, все
захохотали, и на грязном дворе стало необычайно весело. А тут еще из-за
Панинской рощи над полями орошения взошло солнце и зажгло ярким огнем
выгоревшие стекла окон дома и парников.
В воздухе повеяло праздником; на дворе оживленно заговорили, и,
вероятно, кое-кому показалось, что родился новый день, приятно непохожий на
все прожитые.
- Вот - жулик! - говорит дьякон, с восхищением разглядывая Тимку. -
Кешин! Где ты достал такого?
- Сам пришел, - сказал старый бондарь, усмехаясь и поглаживая усы.
А с крыльца раздался сердитый хозяйский вопрос:
- Чего это вы ржете?
|
Просмотров: