Алексей Горький Тимка

ТИМКА

За окном моего чердака в нежных красках утренней зари прощально
сверкает зеленоватая Венера.
Тихо. Старый, тесно набитый жильцами дом огородника Хлебникова мертво
спит; это жалкий дом - серая развалина в два этажа, со множеством
пристроек. Деловитый, купеческий город выгнал его на окраину, к полям
орошения, он торчит среди отбросов города безобразной кучей дерева, одиноко
и печально. В нем живут люди, никому - да и себе самим - не нужные, жизнь
измяла их, высосала и выплюнула в поле, вместе с содержимым выгребных ям.
Все они ворчат, ноют, жалуются; ругают полицию, городскую управу,
купечество, а всего больше и злее - друг друга. Чем они живут - нельзя
понять, но кажется, что они высасывают друг из друга остатки жизненных сил
и - этим сыты. Все они - безличны, и безличие особенно подчеркнуто тем, что
многие женщины ходят в мужских пиджаках, а мужчины - в женских кофтах и
кацавейках. Молодежи среди них - нет, и нет детей старше пяти, шести лет, -
семилетние уже отправлены куда-то в город, "в работу", а маленькие -
незаметны в доме, они, точно крысы, прячутся по уголкам, пугливые и всегда
голодные. Только бывшая актриса Орлова, нищая и ростовщица, не отдала "в
работу" своих внучат-погодков Зинку и Сашку, сорванцов, которые совершенно
одичали и возбуждают у жителей Хлебникова скрытую ненависть и явный страх.
Их с наслаждением избили бы, но - нельзя: почти все должны старухе Орловой,
в кабале у нее.
Смеются квартиранты Хлебникова редко и всегда злорадно; смеются над
параличным чиновником Воронцовым, который девять лет хлопочет о
восстановлении его в правах наследства к имуществу двоюродной сестры
баронессы Торшоу; над чистенькой и аккуратной, точно кошка, старушкой
Бердниковой, дочерью интенданта, умершего под судом, - она считается
полуумной, потому что тоже всё хлопочет о восстановлении честного имени
своего отца; смеются над больным дьяконом Любомировым, расстриженным "за
незаконную любовь" - как он говорит, "за убийство в драке" - как утверждают
другие.