Чувство неловкости, стыда, или "срама", как он выражался, который он
наделал, мешало ему разобрать, что это за порыв был; и вообще, что такое для
него Ольга? Уж он не анализировал, что прибавилось у него к сердцу лишнее,
какой-то комок, которого прежде не было. В нем все чувства свернулись в один
ком - стыда.
Когда же минутно являлась она в его воображении, там возникал и тот
образ, тот идеал воплощенного покоя, счастья жизни: этот идеал точь-в-точь
был - Ольга! Оба образа сходились и сливались в один.
- Ах, что я наделал! - говорил он. - Все сгубил! Слава богу, что Штольц
уехал: она не успела сказать ему, а то бы хоть сквозь землю провались!
Любовь, слезы - к лицу ли это мне? И тетка Ольги не шлет, не зовет к
себе: верно, она сказала... Боже мой!..
Так думал он, забираясь подальше в парк, в боковую аллею.
Ольга затруднялась только тем, как она встретится с ним, как пройдет
это событие: молчанием ли, как будто ничего не было, или надо сказать ему
что-нибудь?
А что сказать? Сделать суровую мину, посмотреть на него гордо или даже
вовсе не посмотреть, а надменно и сухо заметить, что она "никак не ожидала
от него такого поступка: за кого он ее считает, что позволил себе такую
дерзость?.." Так Сонечка в мазурке отвечала какому-то корнету, хотя сама из
всех сил хлопотала, чтоб вскружить ему голову.
"Да что же тут дерзкого? - спросила она себя. - Ну, если он в самом
деле чувствует, почему же не сказать?.. Однако как же это, вдруг, едва
познакомился... Этого никто другой ни за что не сказал бы, увидя во второй,
в третий раз женщину; да никто и не почувствовал бы так скоро любви. Это
только Обломов мог..."
Но она вспомнила, что она слышала и читала, как любовь приходит иногда
внезапно.
"И у него был порыв, увлечение; теперь он глаз не кажет: ему стыдно;
стало быть, это не дерзость. А кто виноват? - подумала еще. - Андрей Иваныч,
конечно, потому что заставил ее петь".
Но Обломов сначала слушать не хотел - ей было досадно, и она...
старалась... Она сильно покраснела - да, всеми силами старалась расшевелить
его.
Штольц сказал про него, что он апатичен, что ничто его не занимает, что
все угасло в нем... Вот ей и захотелось посмотреть, все ли угасло, и она
пела, пела... как никогда...
"Боже мой! да ведь я виновата: я попрошу у него прощения... А в чем? -
спросила потом. - Что я скажу ему: мосье Обломов, я виновата, я завлекала...
Какой стыд! Это неправда! - сказала она, вспыхнув и топнув ногой. - Кто
смеет это подумать?.. Разве я знала, что выйдет? А если б этого не было,
если б не вырвалось у него... что тогда?.. - спросила она. - Не знаю..." -
думала.
У ней с того дня как-то странно на сердце... должно быть, ей очень
обидно... даже в жар кидает, на щеках рдеют два розовые пятнышка...
- Раздражение... маленькая лихорадка, - говорил доктор.
"Что наделал этот Обломов! О, ему надо дать урок, чтоб этого вперед не
было! Попрошу ma tante отказать ему от дома: он не должен забываться... Как
он смел!" - думала она, идя по парку; глаза ее горели...
Вдруг кто-то идет, слышит она.
"Идет кто-то..." - подумал Обломов.
И сошлись лицом к лицу.
- Ольга Сергеевна! - сказал он, трясясь, как осиновый лист.
- Илья Ильич! - отвечала она робко, и оба остановились.
- Здравствуйте, - сказал он.
- Здравствуйте, - говорила она.
- Вы куда идете? - спросил он.
- Так... - сказала она, не поднимая глаз.
- Я вам мешаю?
- О, ничуть... - отвечала она, взглянув на него быстро и с
любопытством.
- Можно мне с вами? - спросил он вдруг, кинув на нее пытливый взгляд.
Они молча шли по дорожке. Ни от линейки учителя, ни от бровей директора
никогда в жизни не стучало так сердце Обломова, как теперь. Он хотел что-то
сказать, пересиливал себя, но слова с языка не шли; только сердце билось
неимоверно, как перед бедой.
- Не получили ли вы письма от Андрея Иваныча? - спросила она.
- Получил, - отвечал Обломов.
- Что он пишет?
- Зовет в Париж.
- Что ж вы?
- Поеду.
- Когда?
- Ужо... нет, завтра... как соберусь.
- Отчего так скоро? - спросила она.
Он молчал.
- Вам дача не нравится, или... скажите, отчего вы хотите уехать?
"Дерзкий! он еще ехать хочет!" - подумала она.
- Мне отчего-то больно, неловко, жжет меня, - прошептал Обломов, не
глядя на нее.
Она молчала, сорвала ветку сирени и нюхала ее, закрыв лицо и нос.
- Понюхайте, как хорошо пахнет! - сказала она и закрыла нос и ему.
- А вот ландыши! Постойте, я нарву, - говорил он, нагибаясь к траве, -
те лучше пахнут: полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов
растет, ветки так и лезут в окна, запах приторный. Вон еще роса на ландышах
не высохла.
Он поднес ей несколько ландышей.
- А резеду вы любите? - спросила она.
- Нет: сильно очень пахнет; ни резеды, ни роз не люблю. Да я вообще не
очень люблю цветов; в поле еще так, а в комнате - сколько возни с ними...
сор...
- А вы любите, чтоб в комнатах чисто было? - спросила она, лукаво
поглядывая на него. - Не терпите сору?
- Да; но у меня человек такой... - бормотал он. "О, злая!" - прибавил
про себя.
- Вы прямо в Париж поедете? - спросила она.
- Да; Штольц давно ждет меня.
- Отвезите письмо к нему; я напишу, - сказала она.
- Так дайте сегодня; я завтра в город перееду.
- Завтра? - спросила она. - Отчего так скоро? Вас как будто гонит
кто-нибудь.
- И так гонит.
- Кто же?
- Стыд... - прошептал он.
- Стыд! - повторила она машинально. "Вот теперь скажу ему: мсье
Обломов, я никак не ожидала..."
- Да, Ольга Сергеевна, - наконец пересилил он себя, - вы, я думаю,
удивляетесь... сердитесь...
"Ну, пора... вот настоящая минута. - Сердце так и стучало у ней. - Не
могу, боже мой!"
Он старался заглянуть ей в лицо, узнать, что она; но она нюхала ландыши
и сирени и не знала сама, что она... что ей сказать, что сделать.
"Ах, Сонечка сейчас бы что-нибудь выдумала, а я такая глупая! ничего не
умею... мучительно!" - думала она.
- Я совсем забыла... - сказала она.
- Поверьте мне, это было невольно... я не мог удержаться... - заговорил
он, понемногу вооружаясь смелостью. - Если б гром загремел тогда, камень
упал бы надо мной, я бы все-таки сказал. Этого никакими силами удержать было
нельзя... Ради бога, не подумайте, чтоб я хотел... Я сам через минуту бог
знает что дал бы, чтоб воротить неосторожное слово...
Она шла, потупя голову и нюхая цветы.
- Забудьте же это, - продолжал он, - забудьте, тем более что это
неправда...
- Неправда? - вдруг повторила она, выпрямилась и выронила цветы.
Глаза ее вдруг раскрылись широко и блеснули изумлением.
- Как неправда? - повторила она еще.
- Да, ради бога, не сердитесь и забудьте. Уверяю вас, это только
минутное увлечение... от музыки.
- Только от музыки!..
Она изменилась в лице: пропали два розовые пятнышка, и глаза потускли.
"Вот ничего и нет! Вот он взял назад неосторожное слово, и сердиться не
нужно!.. Вот и хорошо... теперь покойно... Можно по-прежнему говорить,
шутить..." - думала она и сильно рванула мимоходом ветку с дерева, оторвала
губами один листок и потом тотчас же бросила и ветку и листок на дорожку.
- Вы не сердитесь? Забыли? - говорил Обломов, наклоняясь к ней.
- Да что такое? О чем вы просите? - с волнением, почти с досадой
отвечала она, отворачиваясь от него. - Я все забыла... я такая беспамятная!
Он замолчал и не знал, что делать. Он видел только внезапную досаду и
не видал причины.
"Боже мой! - думала она. - Вот все пришло в порядок; этой сцены как не
бывало, слава богу! Что ж... Ах, боже мой! Что ж это такое? Ах, Сонечка,
Сонечка! Какая ты счастливая!"
- Я домой пойду, - вдруг сказала она, ускоряя шаги и поворачивая в
другую аллею.
У ней в горле стояли слезы. Она боялась заплакать.
- Не туда, здесь ближе, - заметил Обломов. "Дурак, - сказал он сам себе
уныло, - нужно было объясняться! Теперь пуще разобидел. Не надо было
напоминать: оно бы так и прошло, само бы забылось. Теперь, нечего делать,
надо выпросить прощение".
"Мне, должно быть, оттого стало досадно, - думала она, - что я не
успела сказать ему: мсье Обломов, я никак не ожидала, чтобы вы позволили...
Он предупредил меня... "Неправда"! Скажите пожалуйста, он еще лгал! Да как
он смел?"
- Точно ли вы забыли? - спросил он тихо.
- Забыла, все забыла! - скоро проговорила она, торопясь идти домой.
- Дайте руку, в знак, что вы не сердитесь..
Она, не глядя на него, подала ему концы пальцев и, едва он коснулся их,
тотчас же отдернула руку назад.
- Нет, не сердитесь! - сказал он со вздохом. - Как уверить мне вас, что
это было увлечение, что я не позволил бы себе забыться?.. Нет, конечно, не
стану больше слушать вашего пения...
- Никак не уверяйте: не надо мне ваших уверений... - с живостью сказала
она. - Я и сама не стану петь!
- Хорошо, я замолчу, - сказал он, - только, ради бога, не уходите так,
а то у меня на душе останется такой камень.
Она пошла тише и стала напряженно прислушиваться к его словам.
- Если правда, что вы заплакали бы, не услыхав, как я ахнул от вашего
пения, то теперь, если вы так уйдете, не улыбнетесь, не подадите руки
дружески, я... пожалейте, Ольга Сергеевна! Я буду нездоров, у меня колени
дрожат, я насилу стою...
- Отчего? - вдруг спросила она, взглянув на него.
- И сам не знаю, - сказал он, - стыд у меня прошел теперь: мне не
стыдно от моего слова... мне кажется, в нем...
Опять у него мурашки поползли по сердцу; опять что-то лишнее оказалось
там; опять ее ласковый и любопытный взгляд стал жечь его. Она так грациозно
оборотилась к нему, с таким беспокойством ждала ответа.
- Что в нем? - нетерпеливо спросила она.
- Нет, боюсь сказать: вы опять рассердитесь.
- Говорите! - сказала она повелительно.
Он молчал.
- Мне опять плакать хочется, глядя на вас... Видите, у меня нет
самолюбия, я не стыжусь сердца...
- Отчего же плакать? - спросила она, и на щеках появились два розовые
пятна.
- Мне все слышится ваш голос... я опять чувствую...
- Что? - сказала она, и слезы отхлынули от груди; она ждала напряженно.
Они подошли к крыльцу.
- Чувствую... - торопился досказать Обломов и остановился.
Она медленно, как будто с трудом, всходила по ступеням.
- Ту же музыку... то же... волнение... то же... чув... простите,
простите - ей-богу, не могу сладить с собой...
- M-r Обломов... - строго начала она, потом вдруг лицо ее озарилось
лучом улыбки, - я не сержусь, прощаю, - прибавила она мягко, - только
вперед...
Она, не оборачиваясь, протянула ему назад руку; он схватил ее,
поцеловал в ладонь; она тихо сжала его губы и мгновенно порхнула в
стеклянную дверь, а он остался как вкопанный.
|
Просмотров: