Захар взял со столика помаду, гребенку и щетки, напомадил ему голову, сделал пробор и потом причесал его щеткой. - Умываться теперь, что ли, будете? - спросил он. - Немного погожу еще, - отвечал Обломов, - а ты поди себе. - Ах, да и вы тут? - вдруг сказал Тарантьев, обращаясь к Алексееву в то время, как Захар причесывал Обломова. - Я вас и не видал. Зачем вы здесь? Что это ваш родственник какая свинья! Я вам все хотел сказать... - Какой родственник? У меня никакого родственника нет, - робко отвечал оторопевший Алексеев, выпуча глаза на Тарантьева. - Ну, вот этот, что еще служит тут, как его?.. Афанасьев зовут. Как же не родственник? - родственник. - Да я не Афанасьев, а Алексеев, - сказал Алексеев, - у меня нет родственника. - Вот еще не родственник! Такой же, как вы, невзрачный, и зовут тоже Васильем Николаичем. - Ей-богу, не родня; меня зовут Иваном Алексеичем. - Ну, все равно, похож на вас. Только он свинья; вы ему скажите это, как увидите. - Я его не знаю, не видал никогда, - говорил Алексеев, открывая табакерку. - Дайте-ка табаку! - сказал Тарантьев. - Да у вас простой, не французский? Так и есть, - сказал он понюхав. - Отчего не французский? - строго прибавил потом. - Да, еще этакой свиньи я не видывал, как ваш родственник, - продолжал Тарантьев. - Взял я когда-то у него, уж года два будет, пятьдесят рублей взаймы. Ну, велики ли деньги пятьдесят рублей? Как, кажется, не забыть? Нет, помнит: через месяц, где ни встретит: "А что ж должок?" - говорит. Надоел! Мало того, вчера к нам в департамент пришел: "Верно, вы, говорит, жалованье получили, теперь можете отдать". Дал я ему жалованье: пошел при всех срамить, так он насилу двери нашел. "Бедный человек, самому надо!" Как будто мне не надо! Я что за богач, чтоб ему по пятидесяти рублей отваливать! Дай-ка, земляк, сигару.
|