- Кузнецов женат давно, Махов на мое место поступил, а Васильева
перевели в Польшу. Ивану Петровичу дали Владимира, Олешкин - его
превосходительство.
- Он добрый малый! - сказал Обломов.
- Добрый, добрый; он стоит.
- Очень добрый, характер мягкий, ровный, - говорил Обломов.
- Такой обязательный, - прибавил Судьбинский, - и нет этого, знаешь,
чтобы выслужиться, подгадить, подставить ногу, опередить... все делает, что
может.
- Прекрасный человек! Бывало напутаешь в бумаге, недоглядишь, не то
мнение или законы подведешь в записке, ничего: велит только другому
переделать.
Отличный человек! - заключил Обломов.
- А вот наш Семен Семеныч так неисправим, - сказал Судьбинский, -
только мастер пыль в глаза пускать. Недавно что он сделал: из губерний
поступило представление о возведении при зданиях, принадлежащих нашему
ведомству, собачьих конур для сбережения казенного имущества от расхищения;
наш архитектор, человек дельный, знающий и честный, составил очень умеренную
смету; вдруг показалась ему велика, и давай наводить справки, что может
стоить постройка собачьей конуры? Нашел где-то тридцатью копейками меньше -
сейчас докладную записку...
Раздался еще звонок.
- Прощай, - сказал чиновник, - я заболтался, что-нибудь понадобится
там...
- Посиди еще, - удерживал Обломов. - Кстати, и посоветуюсь с тобой: у
меня два несчастья...
- Нет, нет, я лучше опять заеду на днях, - сказал он уходя.
"Увяз, любезный друг, по уши увяз, - думал Обломов, провожая его
глазами. - И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в
люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает... У нас это
называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли,
чувства - зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем
многое, многое...
А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до
двенадцати дома - несчастный!"
Он испытал чувство мирной радости, что он с девяти до трех, с восьми до
девяти может пробыть у себя на диване, и гордился, что не надо идти с
докладом, писать бумаг, что есть простор его чувствам, воображению.
Обломов философствовал и не заметил, что у постели его стоял очень
худощавый, черненький господин, заросший весь бакенбардами, усами и
эспаньолкой. Он был одет с умышленной небрежностью.
- Здравствуйте, Илья Ильич.
- Здравствуйте, Пенкин; не подходите, не подходите: вы с холода! -
говорил Обломов.
|
Просмотров: