- Пожалуй. - Я... влюблен в Лидию, - прошептал он. - Браво! Давно ли? Она, кажется, такая миленькая. - Вот уж три недели! - с глубоким вздохом сказал Волков. - А Миша в Дашеньку влюблен. - В какую Дашеньку? - Откуда вы, Обломов? Не знает Дашеньки! Весь город без ума, как она танцует! Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. Надо его ввести: он робок, еще новичок... Ах! ведь нужно ехать камелий достать... - Куда еще? Полно вам, приезжайте-ка обедать: мы бы поговорили. У меня два несчастья... - Не могу: я у князя Тюменева обедаю; там будут все Горюновы и она, она... Лидинька, - прибавил он шепотом. - Что это вы оставили князя? Какой веселый дом! На какую ногу поставлен! А дача! Утонула в цветах! Галерею пристроили, gothique. Летом, говорят, будут танцы, живые картины. Вы будете бывать? - Нет, я думаю, не буду. - Ах, какой дом! Нынешнюю зиму по средам меньше пятидесяти человек не бывало, а иногда набиралось до ста... - Боже ты мой! Вот скука - то должна быть адская! - Как это можно? Скука! Да чем больше, тем веселей. Лидия бывала там, я ее не замечал, да вдруг... Напрасно я забыть ее стараюсь И страсть хочу рассудком победить... - запел он и сел, забывшись, на кресло, но вдруг вскочил и стал отирать пыль с платья. - Какая у вас пыль везде! - сказал он. - Все Захар! - пожаловался Обломов. - Ну, мне пора! - сказал Волков. - За камелиями для букета Мише. Au revoir. - Приезжайте вечером чай пить, из балета: расскажете, как там что было, - приглашал Обломов. - Не могу, дал слово к Муссинским: их день сегодня. Поедемте и вы. Хотите, я вас представлю? - Нет, что там делать? - У Муссинских? Помилуйте, да там полгорода бывает. Как что делать? Это такой дом, где обо всем говорят... - Вот это-то и скучно, что обо всем, - сказал Обломов. - Ну, посещайте Мездровых, - перебил Волков, - там уж об одном говорят, об искусствах; только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи... - Век об одном и том же - какая скука! Педанты, должно быть! - сказал, зевая, Обломов.
|