ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Общая комната в гостинице; на задней и по боковым стенам по двери, в левом
углу от зрителей стол.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Степан сидит за столом и ест селедку на синей сахарной бумаге.
Половой стоит подле него с полотенцем на плече.
Степан. Что ты, братец, смотришь? Незавидное кушанье! Тонкое житье!
Третий день вот селедками пробавляюсь, а что в них проку-то, только пьешь да
в животе бурчит.
Половой. Что ваш барин-то, служащий?
Степан. Да, служили мы с барином-то без году неделю.
Половой. Что ж так мало-с?
Степан. Гм! где ему служить! Не то у него на уме, и притом же горд...
(Глотает с трудом.) Кто я, да что я! Да другие провинности да шалушки
водились, так все к одному пригнали, да и машир на хаус.
Половой. А имение-то есть у вас?
Степан. Было большое село, да от жару в кучу свело. Все-то разорено,
все-то промотано! То есть поверишь ли ты, друг мой, приехали мы это в
деревню - ни кола, ни двора; а хлеб-то на поле, так не глядели б глаза мои:
колос от колоса - не слыхать девичьего голоса.
Половой. А много ль душ-то?
Степан. У тятеньки-то было полтораста, а у нас только одиннадцать, да я
двенадцатый - дворовый. Вот и все.
Половой. Зачем же ваш барин сюда приехал?
Степан. Жениться хочет, из себя очень красив... Как женюсь, говорит, на
богатой, все дела поправлю.
Голос за сценой: "Степан!"
Иду-с. (Завертывает селедку в бумагу и кладет в карман. Уходит.)
Половой стирает со стола полотенцем. Бородкин и Маломальский входят.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Бородкин и Маломальский.
Бородкин. Теперича которые я вина получил, Селиверст Потапыч, так
останетесь довольны, первейшие сорта.
Маломальский. Молодцы! Соберите чайку... поскорей... лучшего...
(Садится за стол.)
Бородкин. Если вы теперича попробуете, так вы завсегда будете
предпочитать брать у меня. А я вам, Селиверст Потапыч, завсегда могу этим
делом услужить.
Половой приносит чай и ставит на стол. Бородкин начинает мыть чашки и
разливать.
Позвольте вас попотчевать бутылочку лисабончику.
Маломальский. Я, брат, ничего... я выпью.
Бородкин. Мальчик! Паренек!
Входит мальчик.
Сбегай в лавку, скажи приказчику, чтоб отпустил бутылку лисабону лучшего.
Мальчик уходит. Бородкин разливает чай.
А ему, Селиверст Потапыч, нет, врет, - не удастся ему замарать меня.
Маломальский. Теперича, если ты ведешь свой дела правильно и, значит,
аккуратно... ну, и никто тебя не может замарать.
Бородкин. Я, истинно, Селиверст Потапыч, благодарю бога! Как остался я
после родителя семнадцати лет, всякое притеснение терпел от родных, и
теперича, который капитал от тятеньки остался, я даже мог решиться всего
капиталу: все это я перенес равнодушно, и когда я пришел в возраст, как
должно - не токма чтобы я промотал, или там как прожил, а сами знаете, имею,
может быть, вдвое-с, живу сам по себе, своим умом, и никому уважать не
намерен.
Маломальский. Это ты в правиле... действуешь.
Бородкин (стучит крышкой чайника). Кипяточку!
Половой подходит и берет чайник.
Маломальский. Ты... имеешь свою... правилу...
Бородкин. Опять, Селиверст Потапыч, за что он меня обижает?
Маломальский. Он не должон этого...
Бородкин. Теперича он пущает слух, якобы, то есть, я занимаюсь этим
малодушеством - пить. Так это он врет: кто меня видел пьяным!.. Опять хоша б
я доподлинно пил, все-таки, стало быть, на свои: что ли, я на его счет буду
пить? А все это, главная причина - одна зависть.
Половой приносит воды. Бородкин разливает.
А может, он того не знает, что я плевать хотел на все это.
Маломальский. Слушай, ты! Оставь втуне... пренебреги! Как ты свой круг
имеешь дела, и действуешь ты, примерно, в этом круге... так ты и должон
действовать, и тебе ничего не может препятствовать никто.
Бородкин. Все-таки обидно. Говорится пословица: добрая слава лежит, а
худая бежит. Зачем я теперь скажу, про человека худо? Лучше я должен сказать
про человека хорошо.
Маломальский. Это ты правильно говоришь.
Бородкин. Всякий по чужим словам судит. А почем он знает: может, он мне
этим вред делает. Я жениться хочу, так кому же это нужно, когда про человека
такая слава идет.
Маломальский. Слушай! Коли ты женишься... кто же может ему поверить...
потому как он пустой человек и, с позволения сказать, ничтожный его весь
разговор... Никому вреда... окромя себе.
Бородкин. Конечно, Селиверст Потапыч, всякий знает, что все это
наносные слова, да к чему же это-с? Что я ему сделал? Я об нем и думать-то
забыл, потому как он есть невежа и ругатель.
Половой (приносит бутылку). Прикажете откупорить?
Бородкин. Откупори да бокальчиков дай.
Половой. Сейчас. (Откупоривает, подает на подносе два бокала и
наливает.)
Бородкин. Пожалуйте-с. (Берут бокалы и пьют.) Как на ваш вкус?
Маломальский. Ничего... живет... Эй ты! Прибирай чай.
Бородкин. Я вам это самое по полтинничку поставлю. (Молчание. Пьют.) А
я вам вот... перед истинным... то есть не то чтобы пьянство или там что
другое, а больше того стараюсь, чтобы люди про меня хорошее говорили. Как
живу я при матушке теперича пятый год, сами знаете, честно и благородно...
Пожалуйте еще... выкушайте. (Наливает.) Никого я не трогаю, значит никому до
меня дела нет. Конечно, я по молодости своей обязан уважать старшим, да не
всякому же: другой не стоит того и внимания, чтоб ему уважать-то. А я к вам
с просьбою, Селиверст Потапыч, заставьте за себя богу молить. (Встает и
кланяется в пояс.)
Маломальский. Какая же может быть твоя просьба?
Бородкин. Это дело будет касаться Максима Федотыча... Я теперича буду
вас просить замолвить за меня словечко.
Маломальский. То есть насчет чего же... это... касающее?..
Бородкин. Насчет Авдотьи Максимовны-с! Есть на то мое желание и
маменькино-с.
Маломальский. Это ничего... это можно...
Бородкин. Вы не думайте, Селиверст Потапыч, чтобы я польстился на
деньги, или там на приданое, ничего этого нет; мне что приданое, бог с ним,
потому у меня и своего довольно; а как собственно я оченно влюблен в Авдотью
Максимовну. Стараюсь об ней, примерно, не думать - никак невозможно, потому
это сверх моих чувств. Поверите ли, Селиверст Потапыч, сядешь это вечером
дома к окну, возьмешь гитару собственно как для увеселения себя, - такая
найдет на тебя тоска, что даже до слез.
Маломальский. Это я могу... орудовать...
Бородкин. И мне, кажется, ничего в жизни не надо, кроме как если бы
Максим Федотыч отдали за меня Авдотью Максимовну, хотя бы даже безо всякого
награждения.
Маломальский. Это все в наших руках.
Бородкин. Будьте отец и благодетель! Нынче Максим Федотыч зайдут к вам,
так уж вы ему поговорите, а уж я вам по гроб жизни буду обязан, то есть вот
как-с - скажите: Иван, сделай то, я всей душой-с. Прикажете еще бутылочку
послать?
Маломальский. Что ж... посылай...
Бородкин (половому). Пошли мальчика-то, чтоб еще бутылочку принес.
Половой. Слушаю-с. (Уходит.)
Входит Русаков. Бородкин быстро встает и раскланивается. Маломальский
тоже встает.
Неполный вариант произведения.
|
Просмотров: