ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Общая комната в гостинице; на задней и по боковым стенам по двери, в левом углу от зрителей стол.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Степан сидит за столом и ест селедку на синей сахарной бумаге. Половой стоит подле него с полотенцем на плече.
Степан. Что ты, братец, смотришь? Незавидное кушанье! Тонкое житье! Третий день вот селедками пробавляюсь, а что в них проку-то, только пьешь да в животе бурчит. Половой. Что ваш барин-то, служащий? Степан. Да, служили мы с барином-то без году неделю. Половой. Что ж так мало-с? Степан. Гм! где ему служить! Не то у него на уме, и притом же горд... (Глотает с трудом.) Кто я, да что я! Да другие провинности да шалушки водились, так все к одному пригнали, да и машир на хаус. Половой. А имение-то есть у вас? Степан. Было большое село, да от жару в кучу свело. Все-то разорено, все-то промотано! То есть поверишь ли ты, друг мой, приехали мы это в деревню - ни кола, ни двора; а хлеб-то на поле, так не глядели б глаза мои: колос от колоса - не слыхать девичьего голоса. Половой. А много ль душ-то? Степан. У тятеньки-то было полтораста, а у нас только одиннадцать, да я двенадцатый - дворовый. Вот и все. Половой. Зачем же ваш барин сюда приехал? Степан. Жениться хочет, из себя очень красив... Как женюсь, говорит, на богатой, все дела поправлю.
Голос за сценой: "Степан!"
Иду-с. (Завертывает селедку в бумагу и кладет в карман. Уходит.)
Половой стирает со стола полотенцем. Бородкин и Маломальский входят.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Бородкин и Маломальский.
Бородкин. Теперича которые я вина получил, Селиверст Потапыч, так останетесь довольны, первейшие сорта. Маломальский. Молодцы! Соберите чайку... поскорей... лучшего... (Садится за стол.) Бородкин. Если вы теперича попробуете, так вы завсегда будете предпочитать брать у меня. А я вам, Селиверст Потапыч, завсегда могу этим делом услужить.
Половой приносит чай и ставит на стол. Бородкин начинает мыть чашки и разливать.
Позвольте вас попотчевать бутылочку лисабончику. Маломальский. Я, брат, ничего... я выпью. Бородкин. Мальчик! Паренек!
Входит мальчик.
Сбегай в лавку, скажи приказчику, чтоб отпустил бутылку лисабону лучшего.
Мальчик уходит. Бородкин разливает чай.
А ему, Селиверст Потапыч, нет, врет, - не удастся ему замарать меня. Маломальский. Теперича, если ты ведешь свой дела правильно и, значит, аккуратно... ну, и никто тебя не может замарать. Бородкин. Я, истинно, Селиверст Потапыч, благодарю бога! Как остался я после родителя семнадцати лет, всякое притеснение терпел от родных, и теперича, который капитал от тятеньки остался, я даже мог решиться всего капиталу: все это я перенес равнодушно, и когда я пришел в возраст, как должно - не токма чтобы я промотал, или там как прожил, а сами знаете, имею, может быть, вдвое-с, живу сам по себе, своим умом, и никому уважать не намерен. Маломальский. Это ты в правиле... действуешь. Бородкин (стучит крышкой чайника). Кипяточку!
Половой подходит и берет чайник.
Маломальский. Ты... имеешь свою... правилу... Бородкин. Опять, Селиверст Потапыч, за что он меня обижает? Маломальский. Он не должон этого... Бородкин. Теперича он пущает слух, якобы, то есть, я занимаюсь этим малодушеством - пить. Так это он врет: кто меня видел пьяным!.. Опять хоша б я доподлинно пил, все-таки, стало быть, на свои: что ли, я на его счет буду пить? А все это, главная причина - одна зависть.
Половой приносит воды. Бородкин разливает.
А может, он того не знает, что я плевать хотел на все это. Маломальский. Слушай, ты! Оставь втуне... пренебреги! Как ты свой круг имеешь дела, и действуешь ты, примерно, в этом круге... так ты и должон действовать, и тебе ничего не может препятствовать никто. Бородкин. Все-таки обидно. Говорится пословица: добрая слава лежит, а худая бежит. Зачем я теперь скажу, про человека худо? Лучше я должен сказать про человека хорошо. Маломальский. Это ты правильно говоришь. Бородкин. Всякий по чужим словам судит. А почем он знает: может, он мне этим вред делает. Я жениться хочу, так кому же это нужно, когда про человека такая слава идет. Маломальский. Слушай! Коли ты женишься... кто же может ему поверить... потому как он пустой человек и, с позволения сказать, ничтожный его весь разговор... Никому вреда... окромя себе. Бородкин. Конечно, Селиверст Потапыч, всякий знает, что все это наносные слова, да к чему же это-с? Что я ему сделал? Я об нем и думать-то забыл, потому как он есть невежа и ругатель. Половой (приносит бутылку). Прикажете откупорить? Бородкин. Откупори да бокальчиков дай. Половой. Сейчас. (Откупоривает, подает на подносе два бокала и наливает.) Бородкин. Пожалуйте-с. (Берут бокалы и пьют.) Как на ваш вкус? Маломальский. Ничего... живет... Эй ты! Прибирай чай. Бородкин. Я вам это самое по полтинничку поставлю. (Молчание. Пьют.) А я вам вот... перед истинным... то есть не то чтобы пьянство или там что другое, а больше того стараюсь, чтобы люди про меня хорошее говорили. Как живу я при матушке теперича пятый год, сами знаете, честно и благородно... Пожалуйте еще... выкушайте. (Наливает.) Никого я не трогаю, значит никому до меня дела нет. Конечно, я по молодости своей обязан уважать старшим, да не всякому же: другой не стоит того и внимания, чтоб ему уважать-то. А я к вам с просьбою, Селиверст Потапыч, заставьте за себя богу молить. (Встает и кланяется в пояс.) Маломальский. Какая же может быть твоя просьба? Бородкин. Это дело будет касаться Максима Федотыча... Я теперича буду вас просить замолвить за меня словечко. Маломальский. То есть насчет чего же... это... касающее?.. Бородкин. Насчет Авдотьи Максимовны-с! Есть на то мое желание и маменькино-с. Маломальский. Это ничего... это можно... Бородкин. Вы не думайте, Селиверст Потапыч, чтобы я польстился на деньги, или там на приданое, ничего этого нет; мне что приданое, бог с ним, потому у меня и своего довольно; а как собственно я оченно влюблен в Авдотью Максимовну. Стараюсь об ней, примерно, не думать - никак невозможно, потому это сверх моих чувств. Поверите ли, Селиверст Потапыч, сядешь это вечером дома к окну, возьмешь гитару собственно как для увеселения себя, - такая найдет на тебя тоска, что даже до слез. Маломальский. Это я могу... орудовать... Бородкин. И мне, кажется, ничего в жизни не надо, кроме как если бы Максим Федотыч отдали за меня Авдотью Максимовну, хотя бы даже безо всякого награждения. Маломальский. Это все в наших руках. Бородкин. Будьте отец и благодетель! Нынче Максим Федотыч зайдут к вам, так уж вы ему поговорите, а уж я вам по гроб жизни буду обязан, то есть вот как-с - скажите: Иван, сделай то, я всей душой-с. Прикажете еще бутылочку послать? Маломальский. Что ж... посылай... Бородкин (половому). Пошли мальчика-то, чтоб еще бутылочку принес. Половой. Слушаю-с. (Уходит.)
Входит Русаков. Бородкин быстро встает и раскланивается. Маломальский тоже встает.
Неполный вариант произведения.
|